Д.И. Белкин «Нижегородские письма Карамзина»

По материалам:

Белкин Д.И. Нижегородские письма Карамзина / Д.И. Белкин // Город славы и верности России : материалы ист.-краевед. конф., посвящ. 775-лет. Н. Новгорода: 26-27 апр. 1996 г. - Нижний Новгород : Упр. культуры Адм. Н. Новгорода, 1996. – С. 52-55.

1996 год стал юбилейным не только для нашего города, кото­рый отметил в нем-775-летие со времени своего основания. 1996-й явился юбилейным годом и для Николая Михайловича Карамзина. В декабре 1996 года исполняется 230 лет со дня рождения историографа; ровно 205 лет тому назад в «Москов­ском журнале» началась публикация его «Писем русского пу­тешественника», а 180 лет тому назад, в марте 1816 года, в Петербурге он приступил к печатанию «Истории государства Российского». Наконец, 22 мая (3 июня) исполняется 170 лет со дня кончины этого замечательного россиянина, оказавшего свое благотворное влияние на судьбы русского языка и русской литературы, а точнее - на развитие всей национальной культу­ры.

К сожалению, не сохранилось прямых свидетельств земля­ков, очевидцев нижегородского житья-бытья Карамзиных в осень и зиму 1812-1813 годов. Некоторое, но далеко не пол­ное представление об этом времени, дают письма самого исто­риографа. Хотя их не столь много, однако они опубликованы в самых разных изданиях, начиная со второй половины XIX века вплоть до 90-х годов нашего столетия. Почти все журна­лы и сборники, где помещены эти письма, сегодня труднодо­ступны не только рядовому читателю, интересующемуся историей родного края, но и специалисту.

Если предположить, что Николай Михайлович отправлял в неделю родным и знакомым только по одному письму, а прожили Карамзины в Нижнем девять месяцев, то писем та­ких должно насчитываться не менее 36-40. Биографы же ра­зыскали и опубликовали пока около половины.

По нашему убеждению, к нижегородским письмам Н.М. Карамзина следует отнести не только написанные здесь в су­ровую годину Отечественной войны, но и те, которые каса­лись судеб крепостных крестьян из села Макателемы. Письма эти характеризуют человечность Карамзина, его заботливое, щадящее отношение к крепостным.

Одно из таких писем относится к 1808 году и два - к августу и сентябрю 1810 года.

Адресатами большинства его писем были Иван Иванович Дмитриев - поэт и министр юстиции; собственный брат В.М. Карамзин и брат жены князь П.А. Вяземский, которого историограф поздравлял из Нижнего с орденом, полученным за участие в Бородинском сражении. Из Нижнего Новгорода Н.М. Карамзин обращался с письмами к Александру Ивановичу Тургеневу, тому самому, что устроил Александра Пушкина в Лицей и сопровождал в феврале 1837 года гроб с телом поэта в Светлогорский монастырь… Известны и другие адресаты.

…Июнь 1812 года. Наполеон с войсками переправляется через Вислу, а Н.М. Карамзина, живущего в Остафьеве, преследует лихорадка приступ за приступом... Он перебирается в Москву, в дом графа Ростопчина, полный желания и готов­ки «умереть за Москву».

Историческая и этическая ценность писем Н.М. Карамзина, отправленных им из Нижнего Новгорода, заключена в сердечном, непосредственном отклике россиянина на события самого тяжкого периода, когда Наполеон находился в Москве, Кремле, когда западные губернии России оставались под властью захватчиков.

Нижегородские письма Н.М. Карамзина в определенной мере передают атмосферу, сложившуюся в тыловом городе. В распоряжении местных исследователей практически нет архивных документов о жизни населения Нижнего Новгорода в период войны с Наполеоном, как нет и свидетельств земляков о знаменитых российских литераторах: К.Н. Батюшкове, Н.М. Муравьеве-Апостоле, Нелединском-Мелецком, B.JI. Пушкине и других, перебравшихся из белокаменной на берега Оки и Волги.

В Нижнем семья Карамзиных одновременно с большой общенародной бедой стойко переносила и личные несчастья: длительную болезнь малолетних детей. И все-таки писатель не расстается «с надеждой увидеть пепелище любезной Москвы: граф П.А. Толстой предлагает мне идти с ним и здешним (т.е. нижегородским. - Д.Б.) ополчением против французов. Обстоятельства таковы, что всякий может быть полезен или имеет эту надежду. Вся моя библиотека обратилась в пепел, но история цела... Жаль многова, а Москвы всего более: она возрастала семь веков! В какое время живем! Все кажется сновидением». (Письмо от 11 октября 1812 года)

Но меча историографа не потребовалось, и семья продолжает жить в Нижнем. «Живем день за днем, не зная, что будет с нами. Я теперь как растение, вырванное из корня: лишен способов заниматься, и едва ли когда-нибудь могу возвратиться к своим прежним, мирным упражнениям. Не знаю даже и того, как и где буду жить. На сей раз имею хороший до­мик: здешний помещик, действительный статский советник Степан Алексеевич Львов, уступил мне свой, куда и надписы­вай ко мне письма» (от 28 октября 1812). Послания к родным полны искреннего желания узнать подробности, здесь же чест­ные сообщения о себе: «Думаю приняться за свое дело, рас­кладываю бумаги и книги, однако успех сомнителен: не имею и половины нужных материалов. Московская библиотека моя обратилась в пепел; еще не знаю, что сделалось с книгами, отправленными мною в Остафьево. Хорошо, если бы хотя оне уцелели...» (Из письма к Вяземскому от 14-XI-1812).

«С нетерпением жду, чем закончится эта удивительная кампания. Есть Бог! Он наказывает и милует Россию».

Историографа волнует участь крепостных князя Вязем­ского, оставшихся в Остафьеве. Он уточняет у родственника: «Есть ли у них хлеб?» - и подсказывает пути, как его доста­вить туда крестьянам.

Как представляется, письмо от 18 декабря 1812 года наи­более полно приоткрывает душевное состояние и материаль­ное положение Н.М. Карамзина:

«Очень, очень желаю не только ехать в Петербург, но и поселиться там, по крайней мере в ожидании, когда Моск­ва сделается обитаемою. Время для меня дорого: склоня­юсь к старости; несколько лет еще могу писать, пять, шесть, если Богу угодно; а там на покой, временной или вечной: следственно надобно пользоваться днями и часа­ми для довершения моего историографства. Здесь я теряю время, не имея нужных книг. Только в Петербурге могу продолжать работу. К этому прибавь утешение жить с то­бою, и суди о моем нетерпении выехать из Нижнего. Но вот беда: крестьяне, изнуренные всякими налогами чрез­вычайными, не дают оброка. Жена моя представила на службу 70 человек, которых вооружение и прочее стоило нам около 10000 рублей: вот весь наш доход годовой. Да­же и пенсии не получаю, ибо казенная Московская Пала­та еще не открылась. Дадут ли мне в Петербурге чистой уголок в каком-нибудь казенном доме, т. е. комнат шесть? Государь сам предлагал мне жить в Аничковом дворце; но то были другие обстоятельства: Ему теперь не до историо­графа. Скажи мне об этом свое мнение. Нижний кажется для нас ссылкою. Грущу и по своей библиотеке, которую я собирал четверть века. Утешаюсь только мыслию, что Бог через нас истребляет всемирного злодея. Российская исто­рия может сделаться еще любопытнее.

Я был нездоров, и малютки наши тоже. Теперь опять гуляю на коне по высоким берегам Волги». (Нижний, 18 декабря 1812 года).

Однако счастливых дней у Н.М. Карамзина в Нижнем Новгороде было мало. Без конца стесняли материальные трудности. «Нижний Новгород, февраля 17, 1813... По сию пору я не в Петербурге оттого, что считаю безрассудностью ехать туда без денег и без известного нам дохода. Я муж и отец четырех детей: мне надобно иметь более, нежели прогоны. Доселе я жил своим: на пятом десятке не хочется входить в долги и кланяться.

Состояние крестьян жалкое: у меня нет духа требовать с них полного оброка, хотя и весьма умеренного. Будущее также неясно. Долго ли станем воевать? Чего еще потребуется от нас и крестьян для славы и безопасности России? Одним словом, думаю, что мне надобно еще, по крайней мере, дождаться здесь лета».

Семейные трагедии прямо-таки преследовали историографа в Нижнем. Собираясь покинуть этот город, он писал в Петербург.

«Нижний, 20 мая 1813 года. Любезнейший друг! Мы погребли милого ангела, Андрюшу, более десяти недель страдав беспокойством и тоскою. Наша горесть велика. И мы жалки сами по себе. Было у нас двое детей прекрасных, здоровых и милых: обоих схоронили. Так угодно Всевышнему. Жизнь и свет для меня стали беднее. Удерживаюсь говорить более. Мысленно обнимаю тебя с нежностью, зная, что ты берешь искренне участие в нашей печальной судьбе. Мы собираемся ехать в Москву, хотя и не имеем там верного пристанища. Думаю отправиться после и в Петербург, чтобы выдать написанные мною томы российской истории и тем исполнить долг мирской чести».

Нижегородские письма характеризуют Карамзина не столько как историка и литератора, сколько как человека конца XVIII в., мыслителя эпохи Просвещения с ее плюсами и минусами.